он демонстративно не стал прибегать к её волшебной силе. Несколько раз, лениво постучав ею по ноге, он засунул жезл за пояс, и когда телега приблизилась к нему, громко крикнул «Хальт!» и требовательно ткнул дулом автомата в сторону обочины. Большей чести, сидящие на телеге люди, по мнению немецкого солдата не заслуживали. Нарукавная повязка хиви открыто говорила, кто сидит в телеге.

Демонстративно передернув затворы автоматов, жандармы двинулись к остановившейся телеге, явно подозревая в гужевых едоков партизан, дезертиров и черт знает кого ещё. Один из «цепных псов» грозно навел на притихших хиви автомат, готовый в любую минуту прошить их свинцовой очередью, а второй и занялся проверкой документов.

— Аусвайс! — властно потребовал «цепной пес» и хиви покорно протянули ему свои солдатские книжки.

Быстро ознакомившись с содержимым документов, жандарм посмотрел на ездовых с неприкрытой злостью и презрительно бросил — Русиш швайн!

— Найн, найн, герр офицер! Их бин татарин! — начал оправдываться старший по наряду, но моментально получил удар кулака по лицу, отчего испуганно присел, закрыв голову руками.

Следуя примеру своего товарища, второй жандарм также принялся лупить другого хиви, приговаривая — Татарин! Татарин!

Бедные ездовые покорно сносили гнев немецких солдат, так как с подобным отношением к себе сталкивались уже не раз. Обычно все дело заканчивалось затрещинами, но на этот раз, хиви попались особенно вредные жандармы. Не удовлетворившись унижением бесправных помощников, жандармы стали вязать ездовых неизвестно откуда взявшимися веревками. Затем кинув их в телегу, они сели рядом и ловко управляясь вожжами, поехали, но почему-то не по дороге, а напрямую через небольшой лесок.

Один из хиви попытался протестовать, но последовал грозный окрик — Хальт мауль! — и он покорно замолчал. Господин немецкий жандарм лучше него знал куда ехать.

Сидя на облучке он уверенно правил лошадью, что вызвало некоторое удивление у хиви, но вскоре это стало совершенно неважно. Немец неожиданно остановил лошадь, соскочил с повозки и обратился к подбежавшим людям на чистейшем русском языке.

— Принимайте, гостей, — а затем обратился к молодому чернявенькому человеку в новенькой советской гимнастерке. — Муса, посмотри, говорят, что татары.

Столь стремительная метаморфоза так сильно потрясла хиви, что они безропотно позволили разведчику Мусе Тухватулину стащить себя с телеги. Увидев в Мусе родную кровь, они стали что-то лопотать, но молодой казанский комсомолец гневно бросил им в лицо: — Предатели!

Разведчики отряда «Бороды» вот уже два дня внимательно наблюдали за немецкой топливной базой. Было выяснено расположение пулеметных точек и прожекторов, распорядок внутренних и внешних караулов, но дальше дело не шло. Нужен был язык, и командир решил «выйти на большую дорогу», благо этот вариант был предусмотрен майором Зиньковичем.

По его настоянию в группу был включен хорошо знавший немецкий язык сержант Филиппов, а также выдано два комплекта формы фельджандармов. Вместе с Никоненко оба разведчика прекрасно справились с заданием, и теперь предстояло изучить пойманную добычу.

Оба пленных оказались из местных крымских татар, которые пошли на службу к немцам, по их горячим заверениям ради куска хлеба. Числясь вспомогательной службе, они работали на кухне, выполняя различную черную работу.

Досмерти напуганные своим попаданием в плен, оба татарина были готовы рассказать все, что только знали ради сохранения своей жизни.

Следуя правилам, допрашивали их раздельно, и это дело было поручено бывшему боцману Дорофеичу и Тухватулину, так как один из пленных плохо говорил по-русски.

Узнав, что оба пленных работают на кухни, Никоненко сыгравший роль одного из фельджандармов приуныл.

— Да, что они могут знать интересного? Где лежат метлы и топоры, и кто, сколько есть? Эх, говорил же Филиппову, давай легковушку подождем, а он не согласился и эти сойдут для допроса — вздохнул Никоненко, но Дорофеич не согласился с ним.

— Не пой Лазаря раньше времени, Сергей. Генерал или скажем лейтенант — это конечно хорошо, но и маленький человек может многое рассказать, если его правильно спрашивать — наставительно молвил разведчик.

Бывший боцман был человеком обстоятельным, вдумчивым, обладавший природной смекалкой, подмечавший такие нюансы, на которые и опытный следователь не сразу обратил бы внимание. Ножин сразу заметил эту черту у своего подчиненного и потому без всяких сомнений поручил ему вести допрос.

Вместе с Никоненко, так и не снявшего форму фельджандарма, он начал «потрошить» пленного и вскоре выяснилось правота Дорофеича. Несмотря на свой малый чин, пленный рассказал много интересного, и самой главной новостью была наличие минных полей вокруг базы.

По словам хиви, опасаясь нападения партизан, с марта месяца немцы заминировали все подступы к базе, оставив свободными от мин лишь полтора метра по наружному периметру и вблизи подъездных путей.

О возможности минирования подступов, ещё раньше высказал предположение Селиванов. Он зорким оком осмотрел предполагаемое место работы, а затем вынес свой неожиданный вердикт.

— Сдается мне, товарищ командир, что немцы вокруг своей базы мин понаставили и поставили хорошо.

— С чего такие выводы? — изумился лежавший с ним на земле Ножин. Он вместе с минером наблюдал за базой и ничего подозрительного не заметил.

— А ты на караульных с собаками посмотри. Когда наружный периметр проверяют, к самой проволоке жмутся, а собак своих на коротком поводке держат и постоянно одергивают, если она отбежать пытается.

Тогда командира слова минера не убедили и вот теперь предположения Селиванова полностью подтвердились. Другой неприятной новостью для Ножина стало известие о численности охраны. Вместо привычной охранной роты солдат, оба пленные с уверенностью говорили, что базу охраняют две роты солдат. Именно столько человек числилось на довольствии на их кухни.

Объяснялись эти действия страхом командования за сохранность базы в период проведения штурма Севастополя. Также выяснилось, что в случаи нападения партизан на базу, через пятнадцать минут прибудет подкрепление.

— Связь у них имеется, как по телефону, так и по радио. Об этом им говорил один из казаков вспомогательного взвода, что обслуживают радистов — доложил командиру о результатах своего допроса Тухватулин и лицо у «Бороды» потемнело. Дело по уничтожению вражеской базы принимало невеселый оборот.

— Что ещё?

— Это именно отсюда возят бензин на немецкие аэродромы, с которых бомбят Севастополь. Раньше на аэродром бензовозы уходили раз в три-четыре дня, теперь ходят через день, под усиленной охраной. Кроме ранее охранявшего бензовозы взвода мотоциклистов пулеметчиков, добавлено два бронетранспортера и грузовик солдат.

— Да, крепкий орешек, эта база. Даже, если привлечь к операции партизан Сапрыкина, трудно будет выполнить приказ штаба фронта — с сомнением сказал Никоненко и командир с ним согласился.

— Все верно. Атака в лоб на пулеметы охраны, при наличии двух рот солдат и пятнадцать минут чистого времени для уничтожения цистерн